ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО

Древние пологали, что начало – это хаос. В его бурлящей природе есть все. Хаосу противоречит порядок – знак. Предельно организованный и простой. Посредник между немой природой и человеком. Изымание знаков из хаоса и есть процесс творчества. Так бессловесное и замкнутое становится говорящим и свободным. Познание и оживление.

У скульптора есть сила. Он вступает в борьбу с землей. Перекручивает ее медные, оловянные и серебряные жилы, заставляет менять форму, обретать новое тело. Земля для него – проволочная, глиняная, бронзовая модель, натурщица, которой скульптор ласково и неумолимо, с дарованной ему властью-страстью ломает руки, ноги, переставляет голову на новую шею, открывает ей глаза и вкладывает сердце в поисках смутного отражения образа своей души. Как и положено властелину, у него есть подземное царство, где есть печь, трудолюбивые гномы – знатоки литейного дела и бронзовые существа, неподвижно живущие в темной мастерской. С ним мы и знакомимся, заходя в мастерскую...

Поиск речи в немом металле. Как это может быть?

Речь – поток нервного напряжения. Если создать напряжение в скульптурной линии – она заговорит. Здесь руки важнее зрения. Их чутье. Руки видят лишь чистую линию. Глаза, быть может, мешают лепке. Они тоже умеют видеть чистую линию, но она ровна и бесстрастна, как математический знак. Пальцам же нужна шероховатость. Созданный ими рельеф, запечатлевает движение – усилия, сомнения и маленькие открытия – и потом, когда смотришь на готовое изваяние глазами, в руках само по себе рождается ощущение формы, поверхности, тяжести и холода металла.

Из хаоса металлической массы руки вынимают замершего старика – валенки, ватник, треух – знаки российского безнадежья. Но в руках старика... саксофон. И возникает мелодия. Неторопливая и спокойная. Как жизнь. Так обычно приходит утро. Ясное и простое начало. Музыка становится сутью изображения, она доминирует над металлом, над формой.

Мелодия надматериальна. Материально ее оформление.

Не здесь ли начинается тема "человек без лица"? Лицо тоже знак, тоже материальное выражение духовной сути человека. Внешность вторична и, значит, изменяема под влиянием души. А сколько глаз у души? Один, два, три. А может быть, у нее два носа, потому что рассекли человека сомнения, и стало двое в одном теле. И стал он двуликий, двуносый, печальный, сидящий на камне, глядящий вдаль. Или вовсе превратился в человека без лица, который идет по дороге широким шагом, низко надвинув шапку на пустоту.

Путь за пределы материальной сути предмета становится открытием для скульптора. Оно в том, что невидимый мир поддается лепке, как здешний, материальный. Надо просто задать ему рамки, сделать художественное подобие катода-анода из бронзы, и тогда (в отличии от примитивного прибора) творческая энергия сотворит в пространстве невидимое, но отчетливо ощутимое изваяние – невидимое скульптурное творение на бронзовой, искусно сделанной опоре, которую одну только и увидит человек нечуткий. И ничего больше: "заверните мне кило бронзы, пожалуйста".

Два почти одинаковых человека спаяны. Головы к ногам. Да – нет, плюс – минус... Почти абсолют. И если хаос – немое мычание, то абсолют – торжествующее безмолвие. Человек же – существо говорящее и может общаться лишь с равными себе. И мы возвращаемся назад, в гулкую мастерскую, где на полках, столах, на полу стоят бронзовые равные.

Два собеседника, сидящие рядом, так уплотнили свои тела в общении, что стало очевидным – у них общая душа на двоих. А руки-ноги – это только перемычки в едином дружеском теле.

Деревянная рыба думает, что хорошо, когда в ее внутренней пустоте лежит другая рыба. Но она (первая рыба) не знает, что если внутри у нее пустота (в которую можно что-то положить), то она, возможно, и не рыба вовсе, а чемодан! "Да у тебя, рыба, ручка-то чемоданная вместо плавника..." Игра.

В раскисшей фигуре сидящего человека какую роль играет ослабевшая шея, если голову держат звенящие от напряжения руки? Голова растет на поддерживающих ее ладонях.

Классики отсекали лишнее. Здесь, похоже, по-другому: новый знак вытягивается из черной дыры. Берется круг (увеличенная точка Вселенной), цепляется за ободок и оттягивается в сторону – возникает Новый знак. Не так ли Малевич создал свой "Черный квадрат" – растянул Черный круг за четыре угла?

Возможно, так скульптор создает свои бронзовые знаки. Из бесформенной бронзовой массы сильными лапами выжимает иные линии, вытягивает отростки-конечности, катает тяжеловесные шары-головы. Ах да, какая жалость, ведь бронза не глина и не лепится руками. В жизни все по-другому. Сначала лепится пластилиновый Адам – родоначальник будущего бронзового потомства, затем он окукливается в гипс, из которого нарождается восковое подобие пластилинового праотца. Его сожжет, выпарит, выдавит раскаленный бронзовый монстрик – корявый, в защипах, потеках, окалине. Но солидно-тяжелый и прочный внук. И только авторское воображение разглядит в новоявленном уродце прежние совершенные формы Адама. Только скульптор сумеет вынуть из жалкого подобия чистый оригинал. А самое первое воплощение творческой мысли – пластилиновый калека на проволочных костыликах, со всеми царапинами, отпечатками авторских пальцев, прилипшей космической пылью – словом, со всеми следами живой работы, вернет свой прах земле, то есть пластилиновому кому, из которого вышли все изваяния, все шедевры и неудачи... Производство произведения.

Глядя на скульптора Михаила Дронова, кажется, что между ним и его работами нет рутинной технологии. Как будто он лепит из металла. Столько жизни втиснуто в металл руками, такая сила распирает бронзовые бока скульптур, что ощущаешь пульсацию и не свойственное металлу тепло, тепло, тепло...

Виктория Фролова. 1998
Лебединое Озеро. Каталог скульптур Михаила Дронова